Cool Folders ® :: Дневники

Генеалогическое древо моей семьи в том виде, как оно мне доподлинно известно, выглядит довольно куце.
   На самой верхушке его расположились прадеды: реб Велвл Дозорец и реб Исаак Черняков. Оба - из николаевских солдат; реб Велвл к тому же из кантонистов. Оба вернулись с царской службы в свое родное местечко Лиозно, что в сорока верстах к востоку от Витебска. Оба занялись торговлей.
   На исходе прошлого века реб Велвл был уже богатым человеком - управлял несколькими конторами, разбросанными по всей Белоруссии. Конторы скупали у крестьян лесной орех-фундук и поставляли его не только в российские города, но и за рубеж.
   Как-то, уже в зрелом возрасте, встретил я в одной ленинградской семье земляка, лет, думаю, восьмидесяти пяти, не меньше. Узнав, что я имею честь быть правнуком реб Велвла Дозорца, он сходу обрушил на меня лавину слов:
   - Как это ты выразился, а? "Имею честь"? Хорошо сказано, чтоб я так был здоров! В самую точку попал! Старик Дозорец был такой человек, такой человек, что я тебе дам! Он один стоил сотни евреев, а может быть, и тысячи - кто их там считал! Щедрая душа, мудрец - да будет благословенна его память! - и надежный, как кусок самой крепкой стали. Он говорил тебе "да" - и с этой минуты ты мог быть спокоен, что все будет в порядке. Он говорил тебе "нет" - и ты понимал, что это окончательно. И почти никогда не говорил "может быть" - эти слова реб Велвл не любил...
   Прадед участвовал в обороне Севастополя, был награжден медалью "За храбрость" на георгиевской ленте. Известно также, что в школу кантонистов он попал в десятилетнем возрасте. Других сведений о его пребывании там нет. Хотя...
   "Помимо общих суровых условий военного режима в царствование Николая Первого, институт кантонистов являлся особо ужасным еще и потому, что им пользовались для обращения евреев в христианство... Сохранилось много сведений о том, как истязали упорствующих в своей вере евреев-канитонистов: их почти неодетыми оставляли на морозе, окунали в воду до обмороков и глухоты, наносили раны при стрижке".
   Цитата взята из Еврейской энциклопедии Брокгауза и Ефрона.
   Свое еврейство прадед сохранил в чистоте. Был он человеком глубоко верующим - но без шор. Известное выражение: "Не еврей для субботы, а суббота для еврея" - знакомо мне еще с детства и воспоминание это тоже связано с рассказами земляков о старом Дозорце. Вот один из них - о том, почему реб Велвл до конца жизни не разговаривал с местечковым раввином, человеком неумным и вздорным.
   Однажды субботним днем к прадеду пришла плачущая женщина: дочери предстоят тяжелые роды, акушерка говорит, что лучше всего отвезти ее, не мешкая, в больницу. А везти-то и некому. В Лиозно есть два извозчика - белорус и еврей, но один пребывает в пьяном кураже, а второй отправился за разрешением к раввину и тот запретил нарушать святость субботы.
   Прадед молча выслушал женщину, молча запряг в бричку лучшую из своих лошадей и сам отвез беременную в больницу. Встреченный на обратном пути раввин заговорил с реб Велвлом на повышенных тонах, обвинил его в святотатстве и даже, говорят, пригрозил публичным проклятием - херемом.
   Рассказывают, что старый Дозорец, человек немногословный, ответил раввину так:
   - Тору надо не только читать - над ней надо еще и думать.

   Второй прадед, реб Исаак, обладал противоречивым и довольно скандальным характером, был вспыльчив, криклив и отнюдь не чужд рукоприкладства. Крепко доставалось от него в детстве сыновьям, да и внуков своих, особенно старшего из них, моего будущего отца, он неоднократно порол ременными вожжами. А еще старожилы местечка вспоминали, что с царской службы прадед привез красивый мундир с галунами и несколькими медалями и умение замысловато ругаться по-русски, чем приводил в изумление и замешательство своих тихих Б-гомольных земляков.
   Реб Исаак тоже был одним из самых состоятельных жителей местечка. Дядя Соломон, старший из сыновей прадеда, очень любил рассказывать о том, как его отец, почти до самой своей кончины накануне первой мировой войны, неустанно занимался самым Б-гоугодным еврейским делом - благотворительностью. И столь в нем преуспел, что об этом стало известно барону Горацию Гинцбургу - санкт-петербургскому золотопромышленнику и знаменитому филантропу. Дойдя в своем повествовании до этого места, дядя Соломон выдерживал чисто театральную паузу и при этом всякий раз высоко поднимал указательный палец, как бы призывая слушателей проникнуться чувством особой значимости сказанного.
   Впрочем, и приятель деда реб Берл Хейфец утверждал, что прадед не только никогда не отказывал в денежной помощи, порой весьма существенной, тем, кто в ней действительно нуждался, но и сам нередко предлагал ее. Особенно щедро он поддерживал семьи солдат, и не только солдат-евреев.
   При всем том терпеть не мог профессиональных местечковых нищих.
   Одного из них я еще застал - это был глубокий старик Эле-Зорах. В дом он никогда не входил - останавливался у дверей и произносил одну и ту же фразу: "Гит эпес а нидове" (Подайте какую-нибудь милостыню). Во время очередного визита, когда я, по поручению бабушки, вынес ему, как обычно, несколько медных монет, он сказал:
   - Спасибо твоей бабушке, маленький Черняков, спасибо и тебе. Ты лучше прадеда - тот всегда гнал меня со двора и однажды даже ударил палкой по спине. Но разве я сделал ему что-то плохое? Нет, маленький Черняков, ничего плохого я ему не сделал. Только сказал, что когда-нибудь Б-г покарает его за то, что он не подает милостыню нищим.
   - Зачем же вы ходили к нему? - спросил я.
   - Как это - зачем? - удивился Эле-Зорах. - Одним на роду написано делать деньги, другим - выпрашивать их. Что поделаешь, мальчик, так уж Б-г устроил этот мир. Понял?
   Я не понял, но переспрашивать не стал...